Кристина ненавидела это ощущение…Когда ты чувствуешь себя виноватой, и начинаешь мысленно защищать человека, на которого минутой ранее готова была плеваться. Вне всяких сомнений, ему всё это было неприятно. Он – взрослый мужчина, не привыкший сюсюкаться, а вынужден сцепить зубы, слушать её болтовню и, тем не менее, помогать. В то время как она, будучи ровным счетом никакой, еще пыталась острить, хотя легко можно было обойтись и без этого. Линию поведения, которой оба придерживались на лайнере, он смог изменить, потому как не время, не место, и думать нужно не о своих личных старых обидках. А она не захотела изменить и продолжала вести себя, по меньшей мере, как идиотка, язвительная идиотка. Так, может быть, пора остановиться? Сделать передышку и угомониться на время?
Лора ушла. Несолоно хлебавши, я бы даже сказала. Видно было, что ей не доставило никакого удовольствия оставлять свою подопечную на руках, хоть и не чужого, но не слишком учтивого человека.
Джон вернулся быстро. Спросил насчет пожитков, но у бедной родственницы Блэкфорс теперь за душой не осталось ничего. Она обхватила руками его шею, и почувствовала, что её уже подняли с пледа. Мужчина шел не торопясь, из тени пальмы они вновь очутились под лучами палящего солнца.
- Ноге не больно? А можно я положу голову тебе на плечо? Она по инерции отрицательно качнула головой, но сразу вспомнились его слова на пляже – о страдалице и не принятии чьей-то помощи. Брось, он прекрасно знает, что ты физическую боль терпеть не можешь, толку отнекиваться?
- Больно, - призналась она через секунду, и добавила, - но терпимо. Она не хуже остальных - не хочет жаловаться. Она, в конце концов, взрослая женщина, и сможет держать себя в руках.
Тилман смотрел на неё, на уставшее бледное лицо, в покрасневшие глаза. Но ничего подобного недовольству в этом взгляде не было. И ей стало очень стыдно. За всё. За поведение на лайнере, за истерики и язвительность на пляже, за попытку посмеяться над тем, что он хотел ей помочь. Вроде бы ничего не происходило такого, и одному только Богу известно, как ей не хватало этого.
- Да ты поправилась. И блондинкой тебе было лучше.
- Извини меня, ладно? – она заговорила сразу же, надеялась, что не шепчет, и не напрасно сейчас делает то, что не привыкла – извиняется. Ей просто необходимо было сказать ему это, - я вела себя глупо. Я заткнусь, и буду делать то, что ты скажешь, хорошо? – она знала, что он не оценит эту «великую щедрость от несравненной Блэкфорс», но лучше сказать, чем упустить момент, когда кроме него этих слов никто не услышит.
- Просто мне страшно, Джон, - это не прозвучало как мольба об утешении, скорее это была попытка оправдаться, произнесенная чересчур спокойно. Ну, не рыдать же теперь..
Да, возможно, зря она излишне драматизирует – и действительно температура спадет, а через несколько дней она окончательно поправится. Ну_а_если_нет?
Сейчас ощущение страха разительно отличалось от того, что было на лайнере. Там всё происходило невообразимо быстро, импульсивно, крики, паника, но если бы в шлюпку она не попала – долго бы не мучилась. И не было бы нужды свыкаться – на неё просто не хватило бы времени. Но сейчас... Неопределенность убивает, разъедает изнутри, отравляет. Тебе приходится ждать, а пока человек ждет – он может возомнить самые невероятные вещи.
Она призналась не с той целью, чтоб Джон пожалел или утешил, подбадривал ничего не значащими фразами, стандартными, которыми пытаются успокоить параноиков. Но она хотела, чтоб он понял, каково ей сейчас. Просто понял. Что она не хотела всего этого, и ругаться тоже.
Было время, когда Кристине снились кошмары. Она вскрикивала, просыпалась в холодном поту, вскакивала с кровати и устало опускалась на пол в углу спальни. Сидела на таблетках, чтобы привести нервы в порядок. Повод был до неприличия прост – трудоголика настиг стресс. И это было самое ужасное время в её жизни (не считая сегодняшнего дня, разумеется). Нет, не будет рассказа о том, как любимый муж успокаивал её, убаюкивал, убеждал, что всё хорошо и бояться нечего. Его просто не было в Нью-Йорке в это время года. Впрочем, как всегда. И его удивляет, что она хочет справляться со всем сама? С мелкими или глобальными проблемами. А как иначе? Она так привыкла.
Он помог ей устроиться в шлюпке, принес плед и укрыл. А Кристина думала о том, что никогда еще он не проявлял столько заботы. И где же ты был раньше? Почему только сейчас?
Есть хотелось и очень сильно. У неё-то, несмотря ни на какие болезни мира, аппетит был всегда, и непомерно большой. И за несколько секунд один из фруктов лишился нескольких кусков.
- Хочется спать, - рассеянно пробормотала датчанка, в то время, как её уже никто не слышал – Джон проводил различные манипуляции со шлюпками, на которые оборачиваться уже было слишком...лениво. Подложила под голову локоть и закрыла глаза. Было холодно, очень холодно, но как только она закрыла глаза – ей вроде бы становилось легче. Она укрылась пледом, сжимая в руках целое авокадо и надкусанное манго. Что-что, а дыхание было очень жарким, губы вконец пересохли. Честно сказать, она была готова боготворить Джона Тилмана, если бы он оставил её в шлюпке после прибытия в нужное место и снабдил бутылкой воды. Не хочется никуда больше двигаться, ни-ку-да.
- Слушай, - а говорить с закрытыми глазами, пока шлюпка качается...убаюкивает это дело, - давай на время забудем о том, что мы с тобой – знатоки сарказма и т.д., и притворимся, что можем сосуществовать вместе?

It's so loud Inside my head
With words that I should have said!
As I drown in my regrets
I can't take back the words I never said (с.)

- Ты всегда была бойцом, это меня в тебе и привлекло. Тююю…А она-то, дурочка, всегда считала, что это были её таланты в постели и на кухне, а вот оно как оказывается…Ну, боец это знаешь ли, слишком растяжимое понятие…Одно дело вырывать зубами клиента у конкурирующей организации, и совсем другое…Ну, не может Блэкфорс не думать о себе, любимой. И переживать тоже. И как бы это ни напрягало остальных – ничего не изменится. Но это «Господи, да прекрати уже!» она услышала ясно и четко, намек был понят.
Поэтому она просто кивнула, соглашаясь с его словами. Устраивать бессмысленный спор, который ни к чему хорошему не приведет, в то время как ему нужно управлять шлюпкой – плохая идея.
На что она рассчитывала, предлагая ему остановиться в этом их доставании друг друга? Наверное, на встречное, взаимное желание отдохнуть, хотя бы на время. Абсолютно всё хорошо быть не могло – слишком много лет прошло, много чего изменилось, они изменились. Даже на лайнере оба постарались.
- А ты случайно головой не ударилась?
Очевидно, на лице Кристины так удивленно пронеслось «Прошу прощения?» (даже глаза открыла), что старпом поспешил уточнить и продолжить свою мысль.
- Нет, - она ответила не сразу, а обдумав и вспомнив всё, что с ней происходило. Ну, она конечно вырывалась, когда её пытали возле пальмы, но головой вроде не билась. Даже когда летела на осколки – носом не зарыла. Значит, сотрясения быть не может. Однако Тилман хмурится, не хочет, чтоб она спала.
- Тогда говори со мной, - она снова откусила от манго, чтобы хоть чем-то себя занять – глаза слипались просто, - что случилось на флоте? Расскажи мне.
Она знала, что ему не доставит удовольствия говорить о том, как его поперли. А главное – за что. Кэт так ничего толком и не сказала – просто сообщила, что убрали. За какую провинность? Что такого сделал человека, который в жизни не покинул бы эту работу по своему желанию? Да будь его воля, он даже стариком бы в кресле закатывался на корабль и отдавал указания. Знала также, что он уйдет от ответа, или скажет, чтоб не совала нос – она ведь больше не имеет на это право.
Просто это ей хотелось знать и услышать гораздо больше всего остального. Ведь по сути – этот проклятый флот и стал причиной их разрыва. Да, да, а вовсе не потому, что Кристина по своей натуре – тщеславный эгоистичный человек, который хочет, чтобы всё принадлежало только ей.
Просто вы не знаете, не можете знать, как Джон Тилман любил океан, он им просто жил.
Не зря же она, черт подери, из всех рисунков тогда – выбрала компас! Джиа тогда была в шоке. Она ведь присутствовала только при процессе отделки первой татуировки…

Отредактировано Christina Blackforce (2011-12-26 15:49:11)

лагерь---)

Скажем так: вода – это определенно не то, что любит сестра Каталина. Если выразиться более точно вода – это то, что она ненавидит и боится, особенно в свете событий последних нескольких дней. Сложно назвать причину, по которой столь благоразумная леди испытывает к водоемам любого рода откровенную неприязнь, почти ненависть, и еще сложнее понять, что же заставило рискнуть ее на целое морское путешествие. Но корабль казался ей таким надежным и таким огромным… если не подходить к борту и не смотреть на воду, то все было бы нормально…
Она оправляет платье, служившее для нее ночнушкой – теперь то не скрывает щиколоток, как обычно, и от этого ей слишком неуютно. Все ее вещи – темные сарафаны, юбки в пол и белые блузки, вполне допустимый ассортимент для послушницы, - они ведь утонули. И ее малыши, которые так радовались круизу, они утонули тоже… и сестра Анна, крупная рыжеволосая женщина с таким голосом, что хочется рыдать от зависти…
-А вам не будет больно? Соль будет разъедать раны, и… Постарайтесь не нырять.

-----лагерь. общий шалаш.

Чейс любил в воду. Он родился во Флориде, поэтому детство у него ассоциировалось с большими шумными волнами, моторными лодками и запахом размокшей древесины. В восемь лет он мечтал купить яхту и отправится в ней в кругосветное плавание, а затем открыть какой нибудь остров и жить там поедая кокосы и бананы, словно Ромбинзон Крузо. Его мечта, правда не в полном объеме, сбылась через семнадцать лет. И те самые пресловутые кокосы и бананы он уже не мог даже видеть, не то, чтобы есть.
Скинув с себя рубашку, Лэйн повернулся к сестре Каталине.
- А ты почему не раздеваешься? Собираешься плавать в одежде? - Николь пошла к воде и Чейс боковым зрением следил за девочкой. В этом месте волны были достаточно высокими и могли с легкостью захлестнуть ребенка полностью. - Давай, кто - то же должен следить за тем, чтобы мои раны не кровоточили в воде. - Прежде чем Эстель успела произнести хоть что - то, Лэйн поднял ее на руки и отбежав  от берега плюхнулся в воду, туда, где ноги не доставали до дна.

Отредактировано Chasey Lain (2012-03-28 12:38:24)

Николь нравилось, что сегодня на океане есть волны - такие высокие, что можно стоять на месте, дожидаясь пока особенно высокая волна окатит тебя почти целиком. Можно падать на них, на миг с головой погружаясь в соленую воду. Николь зажмуривалась, чтобы глаза не щипало и задерживала дыхание, чтобы не глотнуть случайно воды.  Качаясь на волнах, девочка разговаривала сама с собой, вспоминая все известные ей песенки и стишки, не обращала почти никакого внимания на взрослых, с которыми пришла на пляж - просто увлеклась собственными действиями, затеянной игрой. Случайно заметив, что рядом что-то происходит, Николь остановилась, чуть щурясь наблюдая за тем, что там затеяли Эстер и Чейси. Издалека, это походило на какую-то игру - им, должно быть, весело плавать вместе, и они не так уж далеко от берега. Довольная этим, Николь решила подплыть еще ближе - там, может, уже и глубоко, но она же умеет плавать.

Она сама делает все только хуже, мешая Чейзу помочь себе. Ручонками бултыхает, ворочается, но вы ведь можете ее понять – она очень испуганна. Вода, ее так много вокруг и когда Эстер оказывается в ней – вода уже не лазурная, не бирюзовая, а серовато-мутная, и такая противная, что к горлу подкатывает отвратительная тошнота. Она не хочет умирать, умирать она не хочет, она не хочет умирать, она умирать не хочет, она не хочет умирать…
Наконец, она начинает более или менее уверенно хватать губами воздух, кажущийся почему-то очень холодным, и замирает, позволяя чему-то ухватить ее нормально. Она не знала, сколько времени бултыхалась, пытаясь спастись, но, кажется, пора прекратить, кажется, пора признать свое поражение…
-Я боюсь воды. Я боюсь воды. Я очень боюсь воды – она всхлипывает, да, сообразив, что это не смерть вовсе, а этот парень со сломанным носом, который ее в воду и затащил… - Я не умею плавать. Я хотела это сказать.

День не задался с самого утра. Чейс это понял еще тогда, когда плывя к желтой шлюпке почувствовал неприятный запах, который, как оказался исходил от начинающего протухать мертвеца. Потом он понял это еще раз, когда Питер сломал ему нос и еще раз, когда Эстер решила, что умеет вплавлять носы. Сейчас он понял это в четвертый раз. Не слишком ли много для одного дня?
Наконец - то ему удалось вытащить монашку на берег. Оказывается он ее чуть не утопил. Но он же не знал, что она совсем не умеет плавать, да еще и боится воды. Если бы знал, остался без всех царапин и синяков, которые получил от Эстер.
Хорошо хоть Николь послушала и сейчас мирно сидела по пояс в воде - меньше беспокойства.
- Прости. Я не собирался тебя топить. - Чейс все еще обнимал девушку, почти удерживая ее на весу. - Ты в порядке? Голова не кружится? - Эстер была бледная как полотно, то ли от страха, то ли от того, что готова была упасть в обморок.

Океан уже не казался таким манящим и прохладным. Чейс уже наплавался за сегодня, так что лезть обратно в воду не хотелось. Все еще удерживая Эстель, он внимательно смотрел на ее лицо, которое из белого постепенно окрашивалось в розовый, а затем синий цвет. Девушке явно было дурно и самое дурацкое, что во всем этом виноват он.
Переведя взгляд на Николь, парень подумал, что нужно отправится в лагерь. Сестре Каталине нужно отлежаться и успокоится, а Николь там найдет себе какое нибудь занятие, в крайнем случае он чем нибудь займет девочку. Оставаться малолетнему ребенку одному на таком острове равносильно самоубийству с его стороны и убийству со стороны взрослых. Конечно Чейс не был матерью Терезой и нянькой, но допустить чтобы девочка ненароком навредила себе, он тоже не мог.
Внезапно тело Эстель обмякло и Чейс едва не выронил ее. Все таки она упала в обморок. Что делать, чтобы помочь ей Лэйн знал не очень хорошо. В школе у них не было уроков мед подготовки, а в колледже он не учился. Подняв девушку на руки, Чейси повернулся к Николь, сосредоточенно ковыряющейся в песке.
- Николь, пойдем к лагерю, кажется сестре Каталине нужна помощь врача. - Дождавшись, пока малышка поднимется и подбежит к ним, Чейс зашагал к лагерю.

-------все трое---медицинский шалаш

>>> Лагерь

Терезе казалось, что за ней мчится толпа - в лучших традициях инквизиции. О том, что ее никто не преследует, она поняла, лишь пробежав, как ей казалось, пол-острова. Она с удивлением осознала, что приближается к той части побережья, где три оранжевых шлюпки пришвартовались шесть дней назад. Тереза подходила к месту их высадки на остров.
Шесть дней - а казалось, полжизни. Что она тогда сказала? Какими были первые слова, произнесенные здесь? Удивительно, но Тереза хорошо их помнила: "теперь мы не опустимся на дно, а закопаемся в землю". Еще тогда она была настроена на худшее, но реальность превзошла все ожидания.
Теперь Тереза замедлила ход, тогда как сердце бешено стучало. Она боялась за Джейкоба - что с ним сделает толпа, когда не на кого будет излить свою ярость? Она не могла вернуться, физически не могла, ноги бы просто не послушались ее. Крики Уолтера, его окровавленное тело до сих пор было перед глазами.
Это ужасно.. просто ужасно... - Тереза закрыла лицо руками, будто этот простой жест мог избавить ее от кровавых картин, что засели в сознании.
Ни одно животное не способно на такую жестокость. Что с нами происходит? Почему мы?
Она впервые, кажется, поняла, что чувствовала Салли Бергман, когда писала свою записку. На какой глубине отчаяния должен находиться человека, какую безнадежность испытывать, чтоб единственное, о чем он мог попросить, - это передать весть любви своим родственникам? Салли знала, что навсегда останется на острове, что он станет ее могилой, и уже не просила ни о чем для себя.
Положение Терезы было хуже - она поняла, что не хочет умирать. Остров сыграл с ней злую шутку. Тереза была единственной, кто не боялся его, кого не ужасало положение потерпевших крушение. И остров заставил ее вновь полюбить жизнь, переоценить ее - лишь затем, чтоб потом отнять.
Она остановилась, опустилась на колени возле океана так, что волны, мягко подкатывая к берегу, касались ее ног. Ей нужно было время, чтоб прийти в себя и чтоб подумать, ведь думать - все, что она умела. Салли Бергман... Какую роль она сыграла во всем этом? Знала ли она, как отзовутся ее слова в будущем?
От наших поступков, хороших или плохих, от наших решений, правильных и неправильных, зависит судьба прошлого и исход будущего, а значит, что и наша жизнь тоже зависит от событий прошлого и меняет все будущее.
Эта мысль, такая неожиданная и такая ясная, будто подслушанная где-то, вдруг придала ей решимости. Что бы дальше ни произошло с ней, какую боль бы она ни испытала, Тереза будет бороться до конца. Хотя бы для того, чтоб никакие несчастные больше не стали жертвами этого проклятого места.
Она поднялась на ноги и направилась вдоль пляжа дальше, к кладбищу. Что она рассчитывала там найти? Что влекло ее именно к этому месту, средоточию всего зла острова, иллюстрации того, на что он способен? Тереза не могла объяснить этого, она просто шла.
И там, где их ноги впервые коснулись острова, она увидела Паркера. Он лежал с закрытыми глазами, и самое плохое предчувствие, несмотря на его позу, поразило Терезу. Они кинулась к парню, рухнула на колени рядом с ним, начала тормошить.
- Паркер! Паркер! - он был жив, и Тереза с облегчением успокоилась. - Я подумала, что и тебя убили.
Она засмеялась - вышла истерично, но быстро замолчала, так же неожиданно, как начала. И вдруг, ни с того ни с сего, обняла его, прижалась к его груди, не столько от радости встретить его, сколько из страха последних минут. Просто хорошо было найти еще одного живого человека, который не хочет убить тебя.