А француза хорошо вштырило, раз он запел подобное. Собственно, они и не общались после памятного приключения в джунглях, и Джин даже удивилась, когда он сам - какая щедрость! - предложил разделить остатки кокса. Она была не против и согласилась сразу. Последние дни были тяжелыми - вся эта возня с лагерем, Джин помогала ребятам делать общие шалаши, много бегала, много переживала и нервничала и - что самое ужасное! - не курила.
Она удивленно взглянула на мужчину, представляя, что могла бы сейчас покурить: проводит языком по губам, смачивая их, и вставляет сигарету в рот; кончик языка слегка касается фильтра, а зажигалка в её руках щелкает, воспламеняясь. Джин подносит сигарету к огню, чувствуя его жар на лице; подпаляет кончик сигареты - он трещит и загорается теплым цветом, а по стволу, через фильтр, ароматный дым попадает ей в рот, а оттуда в легкие. Подержав его, посмаковав, она выдыхает дым плотной, тугой струёй. И затягивается снова.
О нет, я представляю, как можно скучать! - рот моментально наполнился слюной, которую она сглотнула.
Отпуск на тропическом острове? Да ей в реабилитационной клинике лучше жилось!
Сиберг полулежала на боку, подперев голову рукой, согнутой в локте, и смотрела на Томера. Вернее, сквозь Томера, благо тело и сознание были в эйфорически расслабленном состоянии, и концентрироваться на чем бы то ни было не появлялось желания. Хотя было не слишком тепло и ветер обдувал обнаженные ноги, толстовка и кокаин согревали, и у Джин не было желания возвращаться обратно в лагерь, благо там все уже спали и никто не ждал.
- Ты думаешь, что он возьмет тебя замуж и вы нарожаете кучу маленьких сербских рокеров?
Это было так неожиданно и так неуместно, что она даже не возмутилось.
Ой, вот только типа не надо лезть в наши отношения. Ничего я не думаю!
- ...я почти уверен, что влюбился в тебя, Жин!
Она усмехнулась. Ну-ну, слышали и не раз.
- Значит, у меня стало на одного поклонника больше, - слишком жестоко для неё, но это было своеобразной местью на замечание о Славе - замечание, которое достигло цели, было услышано и укололо очень больно.
Джин перевернулась, легла на спину, закинув руки за голову - слабая предосторожность, чтоб в волосы не попал песок, но ведь все равно попадет? Песок здесь повсюду, грёбаное песочное царство!
- Томми, разве я похожа на тёлку, которая хочет замуж?  - протянула она. - Я уж точно никого рожать я не собираюсь. Последствия мне нравятся куда меньше, чем сам процесс.
Она повернула к нему голову и по-доброму улыбнулась.

[mymp3]http://klopp.net.ru/files/i/d/b/e3659258e2b8d23c1cf2bbc637cf00.MP3|Radiohead - Codex[/mymp3]

Она прекрасно понимала, что все эти слова – просто развод, лирика, которую втирают большинство мужчин, чтобы развести своих собеседниц на секс. И тем не менее… Намеренно или нет, но Томер задел самые натянутые струны, эхом вторил её собственным мыслям. Джин видела его лицо в непосредственной близи от себя – кошачий прищур, казалось, что он способен прочитать любую из её немногочисленных, но болезненных мыслей.
Сиберг выпрямилась и села, обхватив согнутые в коленях ноги. Толстовка была очень велика, так что её пальцев не было видно из-за длинных рукавов. Ей было так грустно, и наркотик вместо невыносимой лёгкости бытия принёс лишь какую-то опустошенность, скребущую тоску.
- С откровениями здесь туго, - наконец Джин решилась сказать то, что наболело. – Даже не с кем поговорить, - взгляд скользнул по коже ног, успевшей покрыться бархатным загаром – к ней прилипло несколько песчинок. Луна была такой большой здесь, что ее свет заменял освещение.
- Всем откровенно плевать, что ты можешь сказать, каждый типа закрылся в своём коконе. А я не умею быть в одиночку.
Да и кто она для всех этих людей? Изнеженная звезда, распущенная рок-дива. Наркоманка и музыкантша – только и всего. А если у нее нет ни наркотиков, ни музыки, то что остается? Ничего. Так и она пустое место.
Даже Слав не слушал её. Вернее, слушал, но не слышал.
А впрочем, вся её жизнь была такой. Никто не хотел слышать, что она говорит, - и тогда она стала петь. Единственный человек, с которым можно было откровенно говорить о чем угодно, её мать...
Джин вдруг стало так жалко себя, что в горле встал комок, а в груди словно кулак сжал что-то жизненно важное. Она обернулась к Томеру, чтобы встретиться с ним взглядом, и, без тени прежней распущенности или развязности, просто попросила:
- Обними меня, пожалуйста.

Он выполнил просьбу, придвинулся ближе, и Джин прижалась щекой к его груди, обнимая обеими руками за талию. На душе было паршиво, как на концерте потолстевшей Бритни Спирс. Джин прикрыла глаза, стараясь убедить себя, что это не депрессия, это кокс. Хотя не факт, что не одно и то же.
Два года назад она оказалась в реабилитационной клинике с нервным срывом. Джин бы предпочла никому об этом не рассказывать, но разве утаишь что-то, когда тебя окружают камеры? Пришлось пройти терапию, нечто вроде: тебя спрашивают, что ты думаешь о своей жизни, а ты посылаешь на хер. Из одного из таких диалогов ее "врач" вынес, что Джин, чувствуя себя эмоционально или душевно уязвимой, стремится к физическому контакту, что и объясняет её разгульную жизнь.
Это всплыло сейчас в голове. Наверное, сейчас она и вправду была уязвима, хорошо хоть Томер отнёсся к этому с пониманием и не воспользовался ситуацией.
..."пока действует кокс". Отличное название для песни, надо запомнить.
В голове уже завертелись рифмы, но Джин не смогла на них сосредоточиться - мужские губы, начавшие на щеке, как-то вдруг оказались на ее губах, подтверждая старую как мир истину, что секс, наркотики и рок-н-ролл взаимосвязаны.
Всё происходило быстро и механически, хотя - чистая луна, пляж, океан, так вроде пропагандируют заветный секс романтические фильмы? Происходящее подводило к понятию "перепихон", а может, оно было и к лучшему - зачем подключать эмоции, когда можно просто перепихнуться? Если бы Джин влюблялась в каждого из своих партнеров, её сердце напоминало бы стену мужского туалета, измаранную дерьмом и граффити. А так там просто было вытатуировано имя Блэйка.
Ей было не очень приятно, когда руки Томера жадно и требовательно зашарили под толстовкой, стягивая вниз топ. Одурманенное воображение подсовывало цветастые метафоры. Джин ощущала себя устрицей, которую вытащили на берег, у которой раскрыли раковину - и вот она, беззащитная и голая, лежит на всеобщем обозрении.
Но Джин было всего двадцать семь лет, и её возбуждали даже устрицы.
(И тот факт, что из-за Томера, навалившегося на нее всем своим весом, она не могла дышать, этого не менял.)
А вот о нём этого, похоже, нельзя было сказать - ибо в руке Джин оказалось не что иное, как та самая устрица.
- Эммм... Томер? - она подняла брови, отчего кожа на лбу собралась в складки. - Может, притормозишь чуток? А то ты мне не особенно рад.
Нет, конечно, её предупреждали о том, что такое случается, но... Ситуация из разряда "это может произойти с кем угодно, но не со мной".
Ну охуитительно. Теперь на меня ещё и не встаёт.
Похоже, судьба этого парня - любить не Джин, а её руку. Сиберг, конечно, попыталась ему помочь, но что-то не особенно помогалось.

Нет, но это уже было слишком.
- Я тебе что, бля, насос? Отвали, - она оттолкнула Томера, вскочила на ноги - с нее посыпался песок, и Джин очень надеялась, что он попал этому уроду в лицо. - Ты мне за прошлый раз даже спасибо не сказал. Так что соси себе сам или шерше ля фам.
Всё нереализованное возбуждение превратилось в злость, она пошла прочь по пляжу, туда, где в лагере выживших ещё светились угли догоревшего костра.
А в спину ей впивались злые слова француза, и в голове, размноженный собственными переживаниями, до сих пор звучал его голос, повторявший последнюю фразу. Джин подняла руку с выставленным средним пальцем, надеясь, что Томер смотрит на неё и получает адресованный ему фак. На глазах выступили злые слёзы - было обидно, обидно до жути, не только из-за него, но и из-за себя и из-за всей этой ситуации. Будь она дома, в Нью-Йорке, смогла бы поймать такси и удрать в любое место, подальше, а здесь? Куда убежишь?
Джин очень быстро оказалась в лагере; все спали. Шалаши, отстроенные за прошедшие дни, казались черными тенями. Ей вдруг стало так страшно, как ребёнку, увидевшему кошмар: в темноте дома он идет по скрипящим половицам в родительскую комнату, потому что оставаться в своей невозможно. Джин остановилась у одного из шалашей - под навесом из широких листьев лежали двое, на расстоянии друг от друга.
Несколько секунд она молча смотрела на спящего Слава. К горлу подступил ком. Потом она застегнула ширинку, ремень, натянула на грудь топ, застегнула молнию на толстовке, надела капюшон и, опустившись на колени, залезла внутрь. Он лежал на боку; на лице было безмятежное, спокойное выражение - по движению груди можно было отсчитывать вдохи. Джин тихо, осторожно легла рядом, на бок, лицом к Славу, но не касаясь его. Положила под голову согнутую в локте руку. Она решила, что будет лежать так до утра, просто смотреть на него, а когда рассветёт, то уйдет к себе. Но уснула меньше, чем за минуту.

Хотя сон пришел быстро и незаметно, тупо опустился на нее, как подушка душителя, спала Джин плохо. Это был даже не столько сон, сколько дрема, полузабытье, когда подсознание вырывается наружу вместе со всем фрейдовским психоделом. Ее мучали видения людей, которые здесь были и которых здесь не было - или не было уже нигде. Вот Томер пьет дорогое шампанское на борту лайнера, уходящего под воду: ширинка его расстегнута и возле нее покачивается женская голова с копной ярко-белых волос. Вот ее мать стоит на крыше, разведя руки в сторону на манер Христа Анд - в правой руке чья-то сушеная голова. Вот она держит за руку Кейна, а когда хочет встать и уйти - не может: его пальцы так тесно сплелись с ее, что стали одной общей рукой. Вот Зим и Тилман совершают двойное самоубийство, сбросившись со скалы, а она пытается их отговорить. Вот Блэйк ласково обнимает ее за плечи и говорит, что они будут всегда вместе... постойте... она не хочет и отталкивает его, и в одно мгновение оказывается в концертном зале. Фанаты поют ее песни, кто-то выступает на сцене и поет ее голосом - Джин боится смотреть туда. Она протискивается сквозь толпу, расталкивает людей, которые смотрят на нее и не узнают. Она заглядывает в лицах встречных, выискивая одно, но не находит.
Ей страшно. Она зовет его по имени.
I dream you were missing I was so scared but noone would listen couse noone else cared.
After my dreaming I woke with this fear...
Джин проснулась в той же позе, в которой легла несколько часов назад. Рука, на которой она уснула, затекла. Нет, она не проснулась - ее разбудило прикосновение, поцелуй в щеку. Она лежала в объятиях Слава, он прижимал ее к себе одной рукой, что-то бормотал во сне на непонятном языке, тоже явно мучимый кошмаром.
Возможно ли, чтоб люди, которые не могут быть вместе в реальности, соединились в своих снах? Возможно ли потерять кого-то во сне и найти, открыв глаза?
Наверное, раз это происходит сейчас.
Джин придвинулась к нему ближе, уткнулась лицом во впадину между его подбородком и грудью, прикрыла глаза и вдохнула теплый, знакомый запах его кожи.
Было по-рассветному холодно, и она на ощупь, не открывая глаз, поправила воротник его куртки.
- Спи, - ласково сказала на ухо и сама уснула. На этот раз без сновидений.
Джин окончательно проснулась через час, первая из лагеря (так она думала). Вылезла из шалаша, потянулась, стряхнула с себя песок. Голова после вчерашнего была мутной, она не сразу вспомнила инцидент с Томером, а вспомнив, почувствовала рвотный позыв. Нужно было освежиться.
И Джин пошла к источнику, через джунгли. Она еще никогда не ходила туда в одиночку, но дорогу знала безошибочно, и уже через каких-то пятнадцать минут была возле камней, сквозь которые струился чистый, холодный ручей.
Опустившись на колени, она сперва напилась, потом ополоснула лицо водой. Сразу стало лучше, хотя бы ситуация прояснилась для нее - жопная, в общем-то, ситуация. Джин села на один из камней, оперлась локтями на колени, опустила голову на руки.
Так вот ты какая, Аленушка 21 столетия.

Услышав мужской голос, Джин подняла голову. Томер шел к ней, расстегивая ремень. Этот чувак, похоже, вообще не умел разбираться в женщинах.
Что, совсем ебанько? На что он еще надеется после вчерашнего?
- Томер, какого хрена? Я же сказала...
Удар пришелся по спине, неожиданный и болезненный. Джин вскрикнула - кожу на спине обожгло огнем, ее еще никогда так не били.
- Ты охренел? - крикнула она, вскакивая, и тут же оказалась на земле, хрипя и еле дыша. Ремень обвился вокруг шеи, руки были заломаны, а Томер сдирал с нее одежду.
Надеюсь, твой член отвалится!
Она пыталась закричать, но мужчина ткнул ее лицом в землю, и из горла доносился только шипящий хрип. Ей стало действительно страшно - до жути, до онемения. На мгновение мелькнула предательская мысль: а может, не сопротивляться, пусть он получит свое? А то еще убьет ненароком. Как раз тогда над ухом зазвучали непонятные слова про "него" и "не трогать".
Джин задергалась, надеясь если и не вырваться, то усложнить гаду задачу. Получалось не очень: все-таки когда на тебя наваливается здоровый мужик и ты лежишь голым задом кверху, сделать можно немногое. Ремень на горле затягивался туже, так что и хрипы постепенно стихли. Тишина, в которую вдруг погрузилось происходящее, лишь подчеркнула ужас действа.
А ведь она только хотела пообниматься.

Она не видела, что происходит, вообще ничего – но вдруг Томер остановился, давление на нее исчезло. Что-то происходило там, сбоку. Джин быстро убрала ремень с шеи, откинула подальше, словно змею, и попыталась подняться. Опираться на вывернутые руки было больно, с первой попытки не получилось. Раздался странный хруст, значение которого она не поняла. Пока.
А потом Слав позвал её и оказался рядом. Джин вопросительно посмотрела на него, полностью дезориентированная, лишенная всякого понимания происходящего. Слав что-то спрашивал, но она лишь тряхнула головой. Её взгляд скользнул по движущимся губам серба и ушел ему за плечо, туда, где на земле, неестественно вывернув голову, лежал Томер и смотрел на нее остекленевшими глазами.
Что за…
Радость при виде Слава сменилась ужасом.
Этот взгляд был ей знаком. Этот взгляд преследовал её каждый раз, когда она закрывала глаза. Так на неё смотрел Кейн.
Томер был мертв, и его убийца сейчас осторожно натягивал на неё шорты. А причина… причиной была она.
Что, опять? Мы опять кого-то убили! Факинг щит…
- Он мёртв… - она произнесла это с наполовину вопросительной, наполовину утвердительной интонацией.
Первой реакцией было бежать, бежать как можно дальше от этого места, от этого кошмара, в который она попала опять, как по замкнутому кругу. Джин дёрнулась, но Слав держал крепко.
- Я же ничего не сделала… Он просто набросился… Зачем ты убил его?!
Джин пришла в ярость от собственных слов и, заколотив по его груди кулаками, накричала на Слава, обвиняя в равнодушии и безразличии к ней. Страх, опасность, паника, бегство, стресс имеют порою странные, нелогичные последствия. Истерика длилась минуту, не больше, но она высказала все, что накопилось за эти дни. А высказав, ослабла, как будто сдулась, и закрыла лицо руками.
Всё не так… Всё должно быть по-другому.
Кожа на шее болела и жгла, как будто на нее надели ошейник из раскаленного железа.

«Успокойся»? Это что, блядь, гребаное утешение? Или это типа воскресит его?!!
Да, она пострадала бы, да, Томер избил и пытался её изнасиловать, но… шок был настолько силен, что Джин отказывалась понимать. А ещё это было слишком похоже на то, что произошло в первый день на лайнере: точно так же она убила Кейна, случайно, неожиданно… Но Слав, Слав, это не случайно, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, людям не сворачивают шею случайно!
А он был спокоен, пугающе хладнокровный, он отправился за водой и засунул ей в руку бутылку, как будто это было панацеей, как будто могло что-то изменить.
Да, Джин думала, что он финансист. Она не приняла бутылку с водой, просто не взяла ее, лишь молча, нахмурившись, смотрела ему в глаза, ожидая продолжения. Джин знала, что он скажет, и боялась этого, и не хотела слышать, но не могла остановиться – ей нужно было знать.
Золотая зажигалка так и осталась лежать на земле, у ее ног, как посмертный дар Томера, единственное, что он мог дать взамен всего того дерьма, что пролегло между ними. А Джин все не сводила немигающего взгляда с серба, в ужасе ожидая, когда он скажет то самое.
И вот.
Наёмный убийца.
Киллер.
Называй как хочешь. Этому только одно название.
- О Господи… - выдохнула она.
И на автомате кивнула. Конечно, она подождет. Конечно, она согласится со всем, что он скажет. А вы не согласитесь, когда перед вами тот, чья профессия – убивать людей? А профессионализм был на лицо… Томера.
Джин опустила голову, сидела с опущенными плечами, старалась не смотреть, как Слав приподнимает тело и оттаскивает его прочь. Но когда серб скрылся в листве, она вскочила на ноги и бросилась прочь.
Золотая зажигалка так и осталась лежать на земле, нетронутая.

***

[mymp3]http://klopp.net.ru/files/i/5/a/f58121c389e4e5549667285076cfb5.mp3|[/mymp3]
Она бежала к лагерю, продиралась сквозь джунгли как сквозь колючую проволоку. Ветки били по лицу, слёзы застилали глаза. Правда была невыносимой, слишком горькой. Как правда о том, что ты болен СПИДом или что твои родители мертвы – это не твоя вина, но ты ничего не можешь изменить, она обрушивается на тебя камнепадом, злым роком. Рок - недаром по-английски это "камень", злой рок, камень на ее больную голову, рок-н-ролл.
Каждую минуту, каждую секунду, которые они провели вместе, он был убийцей.
Первый день. Они втроем – Джин, Слав и Кейн – в баре лайнера.
- Я много путешествую, работаю в Европе, поэтому хорошо говорю по-английски, по-чешски, неплохо по французки и сносно по-немецки. Я занимаюсь финансовым контроллингом, независимый консультант, аудитор. Люблю классику.
Она не слушала такие вещи, рассудок отключился уже после «по-чешски», но сейчас стало ясно, ясно до дрожи, что на это он и рассчитывал.
- Знаешь, а я ведь тебя обманул. Ну, сама подумай, как такой человек, как я может любить рок? Я ждал там одну из организаторов, просто ошибся комнатой, ну, не заметил в спешке надпись на двери, - а это о том самом концерте, когда убили одного из вип-гостей. Как очевидно…
Ложь. Это всё было ложью.
А она переживала, что втянула его в смерть Кейна! Как же, для него это не впервой. Что он ей тогда сказал?
- …остальные могут не понять, никто не знал, как Кейн с тобой обращался, никому нельзя говорить, понимаешь?
Никому нельзя говорить. «Оставь эту информацию при себе, потому что, если узнают остальные, мы с тобой попадем в плохую ситуацию». Вот, вот оно, вот что Джин должна была делать: молчать. Молчи, будь поблизости, чтобы тебя можно было заткнуть в любое время, чтоб ты не привлекала к нему внимания, чтоб убийца мог скрываться и дальше.
Как продуманно, Слав, прятаться в моей тени.
Она вспоминала больше, вспомнила все. Слова, когда-то сказанные и на которые она не обратила внимания, всплывали в голове во всей своей обезоруживающей двусмысленности, лживые, наполненные тайным смыслом. А самое обидное… ведь Томер почти сказал ей! Он сразу понял правду, но Джин была слишком глупа, не видела того, что лежит на поверхности, из-за своей влюблённости выдавала желаемое за действительное.
Она резко остановилась, закрыла лицо руками и простонала. Только сейчас она осознала, что была влюблена в этого человека. Это не была неуверенность в себе – это была ревность, не инстинкт самосохранения – желание быть с ним рядом.
Ей казалось, что она бежит часы, но с тех пор, как Джин покинула родник, прошло не больше двух минут. Время ускорилось лишь для нее, как ускорилось сердцебиение.
Мне нужно в безопасность.
Но единственное безопасное место всегда было рядом со Славом, а теперь он оказывается убийцей – и как она может ему доверять? Вчера, чувствуя себя уязвлённой, брошенной, она пришла к нему, приползла, как жалкая псина под дверь, а он – убийца.
Джин была бы рада разрыдаться, но этого не произошло: слезы, выступившие на глазах, она вытерла, а новых не было. Что это было? От чего она бежала? Джин не боялась его – вопреки всем законам логики, вопреки инстинкту самосохранения, она его не боялась, ни раньше, ни сейчас. То, что разрушило её, было предательством. Он врал о самом главном, а значит, все остальное было тоже ложью, все в их отношениях было ей пропитано насквозь. А самым главным был Слав.
И тут она явственно и отчетливо вспомнила слова Томера, последнее, что он сказал в своей жизни.

***

Когда она вернулась к источнику, Слав уже был там. Джин медленно вышла из-за дерева, одной рукой держась за его ствол. Голова её была повернута в сторону, она избегала смотреть на Слава.
Что я делаю… Зачем я вернулась?
Ей понадобилась храбрость, чтобы заговорить.
- Тогда, в первый день, ты взял с него слово, что он не должен меня трогать. Взамен ты защищал его, кормил и вообще делал всё для этого паразита. Но он не был самым опасным человеком на острове. Так почему же именно он? Что в нём было такого особенного? – произнося последние слова, он все же повернула к нему лицо и взглянула в глаза.
Кто он – не надо было объяснять. Хотя тела здесь уже не было, избавиться от присутствия Томера было невозможно. Джин кожей чувствовала, что он стоит где-то рядом, прячется в джунглях, и сквозь листву его совершенно кошачьи глаза следят за тем, как рушится её мироощущение, а земля уходит из-под ног.

Отредактировано Jean Seberg (2011-12-10 18:55:36)

- Он тебе нравился, - И это делало его особенным? Ты мне тоже нравился. Вот у тебя вкус, Сиберг, насильник и убийца!
Спрашивать ещё что-то было глупо, Джин и сама знала ответ на любой свой вопрос. "Почему ты не сказал раньше?" - "Потому что я убийца." "Почему ты меня обманывал?" - "Потому что я убийца." "Почему ты мне помогал избавиться от трупа?" - "Потому что я убийца, дура!"
Она тряхнула головой, отбрасывая с лица челку. Джин знала, что сейчас переломный момент - она не сможет просто так уйти отсюда, с этим новым знанием, и их со Славом отношения не будут прежними. Она вообще боялась представить, что её может ожидать, если она свяжется с этим человеком.
С другой стороны, она ведь тоже убила. И скажи об этом той же Вивиан или Зиму, они шарахнутся от нее на километр. Вот такой вот косячок.
Джин опустила взгляд, оправила толстовку, которая сидела на ней как на Пьеро костюм.
Ой, да ладно, как будто я когда-то делала что-нибудь по-умному и правильно.
Странные признания Слава заставили её поднять голову. Заверения в том, что она в безопасности, не звучали ложными - странно, но ей обратное и в голову не пришло. Серб обнял её, и она стояла как истукан - руки по швам, взгляд вдаль, - и не знала, что сделать. Оттолкнуть его? Свалить? Да бросьте, она же сама, по собственной воле вернулась сюда. И решение было уже принято, бессмысленно теперь корчить их себя святую простоту. Ко всему прочему Джин чувствовала, что она уже ничего не решает: как будто вмешались другие силы, бороться с которыми она не может. (Да и не хочет.)
Джин положила руку ему на грудь, как если бы собиралась оттолкнуть - но этого движения не последовало. Кончиками пальцев другой руки она коснулась собственной шеи, того места, где саднила стертая ремнем кожа.
Джин хмурилась.
- Я не боюсь, - сказала наконец хрипло. - Я, блядь, охуеваю. В каком же ж, блин, гребаном мире это могло произойти? - она поняла голову и посмотрела Славу в глаза, как будто именно он знал ответ на этот вопрос. Говорила она раздражённо: - Нет, я, конечно, всегда влюблялась в придурков, но вот ты, типа, их всех уделал. Просто за раз! - Джин вдруг поняла, что она сказала, и покраснела. Но слов своих назад не забрала и в том же недовольном, сердитом ключе добавила, нервно усмехнувшись: - Ну у нас же, типа, утро признаний.